– Валька к старости совсем сдурел, – отозвался о приятеле Кротов. – Голоса слышал, с гербарием своим общаться начал… Однажды отругал меня, что я мысли его читаю. Не лезь, говорит, мне в голову! И ушел, разобиженный… На зиму закрылся в своем доме, носа оттуда почти не высовывал, соседка ему еду приносила. А в марте, как снег немного стаял, рано утром вышел в одной пижаме и попер босиком по снегу. Быстро, говорят, шел – его из окон только и видели. В руке нес букетик засушенный, потом его на берегу бросил.

– На берегу чего?

– Да прудов наших, Гусиных. Видели, может – где пешеходная набережная?

Бабкин вспомнил то сиротливое место, где он разговаривал с Катей и Верой, и кивнул.

– Вот туда-то Валька и вышел. Букетик, значит, в снежок положил, а сам по льду почесал. Босиком. А ледок-то мартовский, он под Валькой и проломился. Кто из домов успел повыскакивать, те потом рассказали, что даже до берега добежать не успели: как ухнул учитель в полынью, так больше и не выныривал. А тело только к вечеру достали, на том самом месте, где он провалился. Течений-то в прудах нет, так что его и не унесло, Вальку-то… А все племянник евойный виноват – не свинтил бы он в Москву к жене на дармовые харчи, глядишь, Валька бы дольше в своем уме продержался.

Сергей поблагодарил старика, вернулся в пансионат и отправил Макару фотографии картин Олега Чайки, которого Кротов винил в смерти дяди.

– И после этого тебе все еще непонятно, откуда на полотнах Чайки появился взгляд из воды? – поинтересовался Макар, выслушав его повествование. – По-моему, все очевидно.

Теперь и Бабкин с опозданием сообразил, что это может означать.

– Совесть его мучает, гаденыша, – удовлетворенно заметил Сергей. – Ему, наверное, дядюшка во снах является!

– И тычет распухшим синим перстом, – подтвердил Илюшин. – С этими двумя мне, в целом, все ясно, но я должен еще кое-что проверить.

– Что тебе ясно? – спросил Сергей, раздосадованный тем, что Илюшину, сидящему в Москве, отчего-то все ясно, а ему, работающему на месте преступления, нет.

– Рано пока говорить. Серега, ищи место, где прятали девчонок. Если я не ошибаюсь и над ними проводили что-то вроде ритуала, то должны были остаться следы.

«Место, место… Есть у меня предположение, что это за место…»

Бабкин зашнуровал кроссовки, снял с крючка темно-синюю утепленную куртку. «Чулка на голову не хватает». Фонарик, фотоаппарат со вспышкой, отмычка, перчатки… Пистолет он сунул за пояс, и куртка полностью закрыла оружие. Часы показывали три, когда он вышел из дома.

Вокруг была ночь. Тревожная августовская ночь с дрожащими крупными звездами на небе, перепоясанном млечным поясом. Синие тени от деревьев расплывались на дорожке, фонари зябко жались к коттеджам, и куда-то исчезла вся мошкара, прежде плясавшая по ночам вокруг слабеньких желтых огоньков.

Воздух холодил горло, нес вечный осенний запах осыпавшихся яблок, хотя поблизости от коттеджа не росло ни одной яблони. Осень, как вор, прокрадывалась по ночам. Сергей чувствовал себя таким же вором, сворачивая с главной дорожки на тропу, ведущую к ельнику за избой Гейдманов.

Через озеро подходить было рискованно: его могли увидеть отдыхающие, выбравшиеся на улицу в погоне за падающими звездами, могли заметить из дома – силуэт любого ночного гостя четко выделялся на фоне воды. Поэтому Бабкин выбрал более длинный, но и более безопасный путь.

Вид ровных рядов высоченных елей, охранявших подступы к двору, заставил Сергея остановиться. Ему совершенно не хотелось соваться в это мрачное царство, и он обошел сторожевой еловый отряд, косясь на черные мохнатые лапы, свисающие до земли. Когда он выбрался из леса, перед ним, как на ладони, возвышалась изба, а перед ней виднелись сарай и вторая постройка, которой, кажется, никогда не пользовались.

«Начнем с сарая», – решил Сергей.

В голове его несколько пазлов сложились в часть картинки, и он надеялся найти недостающие. «Григорий Гейдман был уволен за домогательства к несовершеннолетней. Следы его обуви я нашел возле коттеджа. И он крутился вокруг сарая, обтесывая дверь. Черт его знает, может, и правда обтесывал… Зачем только привлек бледного хмыря? Но не удивлюсь, если они в сговоре».

Подумав, что все члены этой семейки, за исключением одного человека, стоят друг друга, Бабкин подошел к сараю, перешагивая грядки и стараясь не оставлять следов. На двери висел тяжелый замок, но это не стало для него неожиданностью: присев на корточки, Сергей надел перчатки, вытащил из кармана отмычку и начал ковыряться в замке.

Один раз он прервал занятие – ему показалось, что на крыльце дома мелькнула чья-то тень. Сергей привстал, вглядываясь, но после минуты наблюдений решил, что это была ночная птица или летучая мышь. Он вернулся к замку, нащупал отмычкой кончик «язычка» и придавил его: пружина щелкнула, и дужка сама выскочила из паза. Не включая фонаря, Бабкин открыл дверь, шагнул в темноту и плотно прикрыл ее за собой, чтобы свет не привлек ничьего внимания.

Оказавшись внутри в полной темноте, он нажал на кнопку, и в белый круг света попали черенки от лопат, грабли и прочий инвентарь, который Сергей даже не стал долго рассматривать, чтобы не терять времени. Он обвел фонарем вокруг себя. Сарай как сарай. Небольшая поленница в углу. Пыльно, пахнет лежалым тряпьем, вдоль стены выстроились штабеля пыльных картонных коробок. «Секундочку… Пыльных?»

Сыщик подошел ближе, направил фонарь на коробки. Из шести штук слой пыли покрывал лишь четыре, а две дальних, придвинутых ближе к стене, выглядели так, будто в них не так давно рылись и смахнули всю грязь.

Бабкин пристроил фонарь на полу так, чтобы свет падал в нужное место, а сам склонился над картонной крышкой, поправляя перчатки. Он стоял боком к двери, и поэтому слишком поздно заметил, что дверь, которую он закрывал, приоткрыта так широко, что из нее видна даже полоса озера с поблескивающей темной водой.

Реакция у Сергея была великолепная и неоднократно спасала ему жизнь. Но на этот раз он не успел. Из темноты за фонарем на него обрушилось что-то длинное, белое, расколовшее его голову на две части. Сергей повалился как подрубленный, не издав даже стона, и уже не видел, как над ним склонилась высокая фигура в темном плаще.

Глава 8

Когда Бабкин открыл глаза, в вышине над ним за туманной пеленой покачивались воды Светлого озера. От холода оно посветлело, стало почти белым, и ему показалось, что озеро прихватил тонкий потрескавшийся ледок. В стороне тускло светило невзрачное солнце.

«Какое время года?..»

Даже такая простая мысль далась ему с трудом. Сергей физически ощущал, как тяжело ворочаются мысли в его голове, перекатываются, словно булыжники по дну ленивой медлительной реки. Он моргнул, с ужасом ожидая взрыва боли в затылке, но ничего страшного не случилось. Тогда Бабкин отважился немного шевельнуть головой, зажмурился и снова посмотрел вверх.

Стоило ему сделать это, как туманная пелена рассеялась, лед над его головой приблизился, и он увидел, что это белая штукатурка, вся в трещинах и разводах. Солнце обернулось круглой лампой, а, скосив глаза, Бабкин обнаружил на стуле возле своей кровати Макара Илюшина, сидящего в прямоугольных очках без оправы и с книгой в руках.

Сергей привстал и невразумительно замычал. Илюшин обернулся к нему, приподнял очки на лоб и воззрился на приятеля с любопытством энтомолога, у которого приколотая бабочка вдруг задергала крылышками.

– Смотри-ка, живой! – донес он до окружающего пространства свое удивление.

Бабкин откинулся на подушки, не отводя от него взгляда.

– В твоих глазах я читаю вопрос, – заметил Илюшин, откладывая книгу в сторону. – Но не уверен, правильно ли я его перевожу. Успел ли я позавтракать? Как мне удалось выпросить у старшей сестры стул? Почему тебе не принесли утку?

– Какого черта ты здесь делаешь? – выговорил Сергей, с облегчением замечая, что этот процесс дался ему легче, чем можно было ожидать. – И почему на тебе очки?